Я — из контрразведки - Страница 40

Звякнул засов. Его открывали осторожно, совсем не так, как при вызове на допрос. Человек, который находился сейчас в коридоре, старался произвести как можно меньше шума. Марин и Лохвицкая замерли. Дверь оставалась неподвижной, слышались удаляющиеся шаги.

— Кто это? — одними губами спросила Лохвицкая.

— Агент, — улыбнулся Марин. — На этот раз мой.

— И вы молчали, — с упреком обронила она, приближаясь к дверям.

— Зачем же тратить слова попусту? — Марин толкнул дверь, она легко поддалась. — Если бы не удалось, я бы взбудоражил напрасно и себя и вас. Это не в моих правилах. — Он выглянул в коридор, там никого не было. — Идемте! — Он взял ее за руку.

— А как же посты, охрана у выхода? — еще не в силах поверить, торопливо спросила Лохвицкая. — У нас даже нет оружия.

— Вы так думаете? —Марин спросил внешне очень сдержанно, но в голосе его явно слышалось плохо скрытое торжество.

Перед дверью, в конце коридора лежал у стены небольшой сверток. Лохвицкая его подобрала и развернула: звякнул набор ключей на круглом кольце, тускло блеснул браунинг. Она щелкнула обоймой — золотом сверкнул верхний патрон. Марин спрятал ключи в карман, отвел ее руку с браунингом.

— Оставьте себе… Просьба: здесь оружия не применять. Если нас арестуют вновь, этот браунинг выведет на владельца. Мне бы не хотелось этого.

— Обещаю, — она профессионально сунула пистолет за корсаж.

До поворота к лестнице дошли без приключений, в коридорах никого не было. Спустились по лестнице. Парадная дверь была открыта и вывела их в переулок. Над городом вставал рассвет. Они находились в одной из самых высоких точек, хорошо видны были многоэтажные дома центра, колокольни соборов и церквей, потом дома уменьшались, словно врастали в землю и наконец превращались в убогие одноэтажные пригороды. Зарябила на ветру пожухшая листва деревьев, по крышам домов медленно двинулась волна света, она теснила тень, и вот уже надо всем Харьковом взошло солнце.

— Нужно спешить. Мы должны выйти из города как можно скорее! — сказал Марин.

Улицы были еще пусты, им пока везло.

— Куда мы идем? — спросил Марин.

— Здесь, недалеко…

Свернули на боковую улочку, потом в переулок. Он был кривой, с пыльными крохотными обшарпанными домишками в два–три окна. Лаяли собаки, истошно орали петухи, в луже, посередине дороги, блаженно похрюкивала огромная свинья.

— Тихо, — сказала Зинаида Павловна, — словно и нет никакой войны. Мне иногда кажется, что дерутся фанатики. Народу нет до нас никакого дела.

— Вы ошибаетесь, — посмотрел на нее Марин. — Времена, когда народ безмолвствовал, прошли безвозвратно. К сожалению, большинство этого народа не на нашей стороне.

— Вы так думаете?

— Уверен. Осуществят или нет большевики те перемены, которые обещают, покажет будущее, а что может предложить народу барон?

— Он опубликовал указ, по которому земля навечно передается тем, кто ее обрабатывает, — сказала Зинаида Павловна.

— Поздновато, — усмехнулся Марин. — Кривошеину и прочим нашим бонзам с этого следовало начинать, и тогда можно было бы еще поспорить с «товарищами». Теперь же они неодолимы.

— Вы эти мысли держите подальше, — посоветовала Зинаида Павловна. — Их и от близкого человека никто теперь не потерпит, а вы в штабе барона будете человеком со стороны.

— Спасибо за совет. Куда мы идем?

— Уже недалеко…

Вышли на Сумскую. По ней уже двигались редкие автомобили, экипажи, шли немногочисленные прохожие.

— Это здесь, — сказала Лохвицкая. — Неплохо устроился «товарищ» Рюн. Вы не находите?

— Что вы задумали? — Марин очень достоверно изобразил беспокойство, хотя давно и безошибочно все понял, обо всем догадался и по дороге к дому Рюна еще и еще раз взвешивал допустимость того, что должно было произойти через несколько минут. «Рюн — враг, — думал он, — это подтверждено неоднократно. Не было суда, не было приговора, но ведь теперь не мирное время и он, Марин, не у себя дома. Сегодня любой закон подчиняется обстоятельствам гражданской войны…»

Дом был совсем недавней, видимо, предреволюционной постройки и изначально предназначался для богатых нанимателей: адвокатов, врачей, протезистов и интеллигентных купцов. У подъезда с двумя львами на тумбах дремал за рулем новенького «рено» шофер в кожаной куртке. Марин торопливо пересек улицу и первым вошел в подъезд. Зинаида Павловна догнала его через несколько секунд.

— Шофер храпит, — радостно сообщила она. — Выматывает работа, правда?

— Вы правы, — улыбнулся Марин.

Квартира номер шесть находилась на втором этаже. В массивной многофиленчатой двери было четыре замка. Марин присвистнул: «Ничего себе!» — и достал ключи.

— Послушайте, что там, внутри… — попросила Лохвицкая.

Марин прижался к дверям:

— Тихо… — он повернулся к ней и перекрестился. — Ну, дай бог, — он сделал это так естественно, не думая, что сам себе удивился, словно кто–то незримый ненавязчиво и незаметно подсказывал ему нужные слова и движения. Он вставил ключ наугад, в средний замок, крутанул, что–то щелкнуло, и двери поползли.

Это была большая барская квартира, комнат, наверное, на десять–двенадцать, никак не меньше. Лохвицкая шла уверенно, безошибочно сворачивая из коридора в коридор.

— Вы были здесь? — не удержался Марин.

— Нет, — ответила она шепотом. — Нет! Чутье, как у сеттера, — вот и все.

Перед дверью в конце коридора прислушались. Марин облегченно вздохнул: отчетливо доносился легкий ритмичный храп. Видимо, Рюн был во власти сладких утренних снов.